Я стою на конечной остановки троллейбуса на Добрынинской площади. Он подойдёт пустой. Рядом со мной топчутся человек десять. Две женщины, видимо приятельницы, громко и оживлённо беседуют. Одна обращается на «вы», другая, что постарше на «ты». Троллейбус подошёл минут через пять-шесть, что бывает редко, и передняя дверь открылась непосредственно передо мной, что вообще со мной не случалось никогда. Сел я в середине салона сразу после дверей у окна. С детства люблю смотреть в окно. Остальные пассажиры почти бегом занимали свободные места, особенно молодёжь, опережая стариков, и, не замечая женщин. Две говорливые женщины умудрились занять места позади меня. Мне ехать полчаса. Поехали.

Есть люди, которые считают необходимым, что их беседа должна быть достоянием общественности, в частности салона троллейбуса. Даже их шёпот, с особо интимным, содержанием доступен всем присутствующим. Молодые артисты, прошедшие курсы сценической речи, должны им завидовать. И мои почтенные дамы прямо в мои уши выкладывали всё, что нагорело или подгорело в их головках.

— Так вот я и говорю — начала пожилая дама — как запрокину голову, так меня так швырнет в сторону, что не пойму, толи я лежу, толи дома на меня падают. Меня подымают прохожие, хотят вызвать скорую, я как могу, сопротивляюсь, говорю, что всё в порядке, сама дойду до дома. Домой пришла, рухнула на кровать и не знала, что делать.

Подруга внимательно слушала, кивала головой, и поминутно пыталась перебить рассказчицу, но та не сдавалась. Она поведала, что это с ней бывало и раньше, но всё обходилось. Что однажды потеряла сознание, которого всю жизнь было маловато, но родственники не замечали усмешки наследственности, да и кого интересовали её здоровье.

Я сидел и слушал. Пассажиры тоже начали прислушиваться, а шумным входящим, прижимали к своим губам указательные пальцы, а то и всю ладонь к тем же губам, чтобы утихомирились. Ничего не понимая, они замолкали. А дамы продолжали диспут на медицинскую тему.

— Вот я и говорю — продолжала молодая пенсионерка — зачем головой крутить? Это опасно для здоровья, особенно на переходе через дорогу, крутанёшь и потеряешь сознание, если оно у вас ещё осталось. Даже если вы упадёте на середине проезжей части улицы, никто вас не поднимет, не спросит, чем вам помочь? Нет, один раз я слышала разговор молодых людей: «Вот бабка наклюкалась с утра, а ведь ни одного праздника не предвидится ни сегодня, ни завтра».

—Вы обратились к врачу?

—А зачем? — парировала старшая подруга.

— Ну, так на всякий случай – заметила молодуха из двух старух. Старшая бабка назидательным тоном продолжала монолог:

— Дашь тысячу доктору, и пятьсот фельдшеру могут отвести в больницу «к чёрту на кулички». Всё правильно. Ближе и лучше, так там нет мест. Удвоишь ставку — место найдётся, на первое время в коридоре на топчане или в реанимации. Потом переведут куда надо, и, возможно, бесплатно.

Некоторые пассажиры кивали головами, то ли каждому её слову, то ли в такт покачивания троллейбуса, который мчался по выделенной полосе. Щебечущие пенсионерки не обратили внимания, что большинство женщин повернулись к ним и ловили каждое их слово.

На светофоре троллейбус стоял долго. Сначала воцарилась тишина, но затем начался диспут, захвативший весь салон. Общество разделилось надвое, большая часть на стороне почетнейшей по возрасту, считая, что в жизни так и есть. Другие были убеждены, что она брюзга, результат старческого маразма и медицина в данном случае бессильна. Мужчины громких заявлений не делали, а некоторые одёргивали своих ретивых жен.

Молодая старуха взяла слово:

— Вот я например, лечусь в районной поликлинике. Записываюсь на приём за две-три недели к терапевту. Пока ожидаю своей очереди, а это два-три часа, узнаю, какой врач хороший, а к кому и ходить не стоит. Заодно обсудим оптимизацию работы врачей, сокращение последних, сокращение больничных коек и времени стационарного лечения. Очередь движется медленно: кто с больничным листом, кто из стационара, молодой человек из Военкомата, врач или сестра приводит свою родственницу или хорошую, очень хорошую знакомую, и все без очереди. Ну, наконец, мой черёд. Терапевт без осмотра выдаёт талон к неврологу с явкой к нему через две недели.

Пришла заранее. Сижу, жду. Картина и посетители те же. Молчаливый уставший доктор спрашивает: «Что болит?». Отвечаю: «Ничего». «Зачем пришли?» — вопрошает лекарь. «Так месяц назад болела спина, ни встать, ни нагнуться» — рассказываю историю болезни. И без осмотра говорит: «Ну, и, слава Богу. Следующий!».

Подъехали к метро «Домодедовская», мне выходить. Пенсионерки загородили выход и обращаются к пассажирам:

— Дорогие москвичи, (не господа, не товарищи, а именно москвичи) мы рады, что Вы внимательно слушали нас, участвовали в диспуте, но мы не пенсионеры, мы репетировали роли в новом спектакле «Новейшая реформа в медицине». Они сняли парики, перед нами стояли молодые симпатичные девушки. Да, реформаторы не лечатся в районных поликлиниках и городских больницах, но знают, как лечиться нам. Я бы поменялся возможностями.