Это было со мной. Я работал в Центральной больнице Минздрава РСФСР, что на 16 парковой, в Измайлово. Днём учился в Мединституте, а по ночам работал фельдшером приёмного покоя (по-старому). Так случилось, что разболелся мой зуб. При нашей больнице была поликлиника, которая обеспечивала стоматологическую помощь больным и сотрудникам. Я воспользовался услугами. Стоматологический кабинет занимал большую комнату метров двадцать, где размещались три кресла: два терапевтических и один для стоматолога- хирурга. Я сел в кресло зубного врача, показал на шестой больной зуб, она постучала, я ойкнул. Дальше сверло, закладка йодоформа, временная пломба. Назначила приём через два дня, что совпадало с моим дежурством. Работа в приёмном покое состояла в том, что я должен оформлять поступление больных, заполнять паспортную часть истории болезни и вызвать дежурного врача. Больные это: Райкомовские работники РСФСР, артисты, научные сотрудники Москвы и другие блатные личности, и члены их семей.

Настало время вновь сесть в кресло зубного врача. После взаимного приветствия началась процедура лечения. Вообще я довольно стойко переношу бормашину и боль, но на всякий случай приготовился к экзекуции.

Врач далеко не среднего возраста, но и не молодой специалист, просит меня открыть мой рот, что я с удовольствием и делаю. Врач с мягкими пальчиками и твёрдой рукой берёт инструменты, и в полном смысле слова, лезет ко мне в рот. Общая обстановка в кабинете обычная: грохот инструментов, брошенных в тазик, крики больных от мычания до других звуков, которые на бумаге не возможно изобразить. Все медработники женщины и девушки-медсёстры и у них свои заботы и интересы. Пока я раздвигал свои челюсти, демонстрируя далеко некрасивые зубы, узнал, что повторно поступил в стационар артист Пётр Олейников и Крючков, последний — в «язвенное отделение». Они не знали, что я их оформлял и был почти с ними знаком. Потом мне стало известно, где можно достать в то время дефицитные югославские кофточки и итальянские сапоги. Женщины активно обменивались опытом промтоварными знаниями, не забывая профессиональную работу. Но когда дошло время до удаления нерва из моего зуба, мне было не до самых интересных сплетен обо всех знаменитостях в нашей больнице. Я ойкал, мычал, покрылся холодным потом, побледнел, вцепился руками в поручни кресла и в полуобморочном состоянии услышал голос моего врача: «Вот мужики пошли, чуть что — в обморок. Ну, всё, всё, осталось зацементировать канал». Я с облегчением вздохнул. Это было для меня простым делом, тем более я подсказывал врачу, когда цемент вышел за пределы канала. Перед тем, как покинуть кабинет я спросил: «Почему перед удалением нерва мне не поставили мышьяк, для уничтожения нерва (такая была методика обезболивания при удалении нерва)». «Как это?» — возмутилась врач. Она взяла карточку, открыла её и прочитала: «Оставлен мышьяк в шестом зубе нижней челюсти слева». Теперь я ей возразил, что это не моя карточка. Ну, как же вот: «Михеев сотрудник». Да, но я Михайлов и тоже сотрудник. В стопочке не столе следующая карточка была моя. Извинения её я принял. Что с неё взять? Человеческий фактор.

Я думал, что это коснулось только меня. Подумаешь, пять минут потерпеть боль, хотя и сильную. На лекции по «Судебной медицине» нам демонстрировали трагический случай. О чём расскажу ниже.

В хирургическом отделении готовили двух больных к операции по поводу онкологического заболевания почек. Развёрнуто две операционных, две бригады хирургов. Обычно в операционную больных доставляют медицинские сёстры на каталках. Больных покрывают простынями и на ноги кладут истории болезни, и если необходимо рентгенологические снимки. Так и было сделано, как принято. Дали наркоз. Хирурги помылись. Первая бригада приступила к операции. Вторая на 10-15 минут позже. Удаление почки у первого больного произвели довольно быстро, и основной хирург доверил зашивать рану своим ассистентам, а сам же размылся и решил вскрыть удалённую почку. Она была здоровая. Он бросился в операционную, схватил историю болезни, это была история больного Перова, а не Петрова, которого он должен был оперировать. Исправить ошибку невозможно, почка была разрезана. Во второй операционной хирург обнажил почку и готовился её удалять. Но вбежавший коллега остановил операцию, чем спас жизнь больного.
Кто виноват? Сестра, которая перепутала истории болезни, анестезиолог, который перед наркозом не познакомился с больным, или хирург. Суд рассудил по закону всех.