Глава третья

События происходят независимо, от того, где мы находимся на свободе или на зоне. Мы их не ждём, а они, как нарочно, наступают со всех сторон, и, почти ежедневно. Особенно на ТВ. Вот и сегодня, по прошествии почти полугода заключения, объявили невзначай об открытии очередного съезда КПСС «по моему — последнему». Все осуждённые новость пропустили мимо ушей, но только не Вера. Она по опыту знала, что это соломинка за, которую надо, ухватиться руками, ногами и всем, чем только можно. Дело в том, что она уже раньше писала на Съезд, и её простили, но здесь ожидалась амнистия для тех у, которых сроки заключения два года и меньше. Но это произойдёт после съезда, а пока работа, работа и ещё раз работа (по Ленину), в смысле учиться, учиться и ещё раз учиться.

Беспартийная Вера с каждым днём, навстречу съезду, перевыполняла план своей мести, к удовольствию майора. Она практически спаивала его, уговаривая, что коньяк усиливает мужскую силу, и продлевает молодость и жизнь. Он млел от лести, и выдавал семя направо и на лево, а она собирала и с той и с другой стороны. Вера получала такой материал, что казалось, живчики выпрыгивают из её рук, чтобы попасть туда, где они знают дорогу к своей цели. И она только помогала им выбрать необходимый объект, желанный со всех сторон. В те времена обычно рапортовали о достигнутых успехах, так вот Вера могла бы это сделать потому, что две женщины стали вынашивать майорчиков.

Прошло четыре месяца заточения. Дело дошло до того, что Вера Васильевна могла пройти к донору без сопровождения охраны, и всё время помнила, что у майора наступает момент, когда он меняет объекты внимания. Новенькая сокамерница с завистью следила за успехами Веры, и многим казалось, что она с удовольствием заменила бы её на трудной работе.

Чем меньше оставалось времени до съезда, тем яростней собирала мёд мести, не брезгая, любыми способами. Как-то раз, прощаясь и наливая, майору очередной фужер коньяку, напомнила насчёт УДО. Он скривился, выпивая, уже лишнюю порцию, выдавил из себя, что как же он останется без неё. Вера поняла, что он будет тянуть время, а если она откажется, то ей обеспечен карцер и переключится на новенькую. Она решила его опередить:

— Кстати, новенькая работала проституткой, и неизвестно какую инфекцию носит она в себе — как бы между прочим проговорила Вера, и попрощалась.

Майор, хотя и пьяный, такую информацию понял, и снова скривил слюнявую рожу. Когда она вернулась в камеру, то её ждал, как обычно чай с конфетами, спала только новенькая. И тут вновь проснулась жадность. За такой тяжкий труд она ничего не получает, а ведь беременные женщины могли бы ей приплачивать, о чём очень тонко, как в больнице, сделала намёк. Женщины удивлённо переглянулись, но замечание посчитали уместным. После чая Вера произвела манипуляцию для получения майорчиков. Моральную сторону вопроса она не рассматривала, как и раньше.

В то время когда весь советский народ, воодушевленный предстоящем съездом партии, добивался гигантских достижений, Вера Васильевна писала на свободу мужу и дочке. Она сообщала, что работает швеёй, научилась шить рукавицы, и теперь осваивает куртки. Её бригада получила что-то переходящее, и начальники относятся хорошо, как и сокамерницы. Больше всего она хвалила зону и персонал, и если бы не решётки, был бы сущий рай, ну, по крайней мере, санаторий для лечения неврозов. Здесь так тихо. Такая переписка предназначена была для начальства и цензуры. Остальное относилось к сугубо личным переживаниям. Дочку и мужа называла «лапочкой», наверное, от расхожего выражения «дать на лапу или взять на свою лапочку». Вера умела и то и другое.

Время шло без ускорений и замедлений. В работе и в другой работе Вера находила удовольствие, и начала получать материальную помощь от своих пациентов, что скрашивало её скучную жизнь в санатории. Очередного майорченка или майорченку в чреве третьей женщины встретили с большой радостью, и даже обсуждали имена для обоих полов. Оставалась одна заключённая, которая согласилась на оплодотворение, но никак не получалось у Веры. Видимо у неё были проблемы с детородной функцией и раньше.

Две женщины отказались от услуг гинеколога. Одна сказала, что у неё есть жених, но он сидит в тюрьме по тому, же делу, что и она. И УДО по беременности, он ей не простит. Нагуляла. Другая считает себя бесплодной из-за аборта в юном возрасте, долго лечилась, но всё безрезультатно. Так нечего терять время и ценный материал, который добывается с таким трудом и унижением. С проституткой Вера даже не стала связываться, уж больно она была неприятна ей.

Постепенно, одна за другой, беременные начали прибавлять в весе, округлились, появилась плаксивость, а у некоторых тошнота по утрам. Для Веры Васильевны прибавились проблемы, как скрыть, до поры до времени, изменения окружности талии. Идею конспирации подала первая будущая мамаша, которую волновало в первую очередь.

В последнее время по колонии поползли слухи, что накануне съезда администрация намечает премировать передовиков тюремного производства денежным довольствием. Можно попросить разрешения сшить халатики, сарафаны во внеурочное время, кому, что понравится, и без ущерба в работе. Пробивать идею поручили гинекологу, она практически сама вызвалась. Давно не шила и не кроила тонкий материал. Осталось уговорить начальника.

Майор был самой подходящей фигурой для начала переговоров, хотя, от него мало, что зависело. Даже один голос при голосовании может повлиять на решение начальника колонии. Вера начала с того, что все мы находимся в колонии общего режима, а политзанятий не проводят, тем более в такой исторический момент. Майор с изумлением слушал Веру Васильевну, а она разливала коньяк ему и себе. "Как тебе ответить, чтобы ты поняла? У нас не хватает личного состава, и тем более умеющих говорить про политику. Нас неоднократно проверяли, ставили на вид, и уезжали. А что ты можешь предложить?"- проговорил он, закусывая коньяк конфеткой, предварительно почему-то её понюхав. Привычка пить водку. Вера сделала большую паузу, пока он жевал и крякал. Она рассказала, что их камера решила встретить открытие съезда в новых платьях, халатах, которые сошьют сами, и будут слушать доклад генерального секретаря. Вот это политический прорыв. И колония может поставить галочку. Окончив тираду, Вера выпила свою дозу, мило улыбнулась, как только могла в этой ситуации. Пожелала здоровья и спокойной ночи. Майор допил бутылку без закуски, похвалил идею, и пообещал обсудить её с начальником.

Положительное решение было обнародовано через два дня, с предоставлением ситца и сатина весёленьких расцветок, и кроме того, необходимых для кройки вещей. Работа закипела, Вера кроила несколько фасонов, кому свободную одежду, а себе в обтяжечку. За неделю всё было готово, но никто не носил раньше времени.

Наконец, наступил исторический момент, открылся съезд партии, вся камера уткнулась в экран маленького телевизора. Смотрели и слушали генерального секретаря, молча, пили чай. Нарядные, довольные, особенно беременные женщины, а их уже было четыре. Вера могла бы отрапортовать об успешной врачебной работе, но боялась, что её не поймут. В камеру наведался начальник в сопровождении майора и надзирательницы. Женщины встретили их дружелюбно, с улыбками, демонстрируя свои новые одежды, приглашая попить с ними чай. Начальник похвалил девушек и удалился.

Из доклада они узнали об успехах советского народа, о выполнении пятилетнего плана на 101%, об увеличении реальной заработной платы, и так многого хорошего, что в рядах заключённых возникла сумятица. Мы тут сидим, а на свободе люди живут почти по-человечески. Доклад длился около трех часов, так что все устали от монотонного, дряхлого генсека. После закрытия съезда был концерт в Большом Кремлёвском дворце, но досмотреть до его конца им не дали. Поздно. Разница с Москвой в два часа.

Указ об амнистии гласил, что освобождаются Герои Советского Союза, участники ВОВ, многодетные матери, осужденные на два года, беременные, тяжелобольные и некоторые прочие. Вера уже заготовила заявление-прошение в комиссию при ЦК, где сообщала, что будет на днях амнистирована и просит восстановить в стройные ряды, что она оступилась, осознала, перевоспиталась, а на свободе соратники по партии помогут вернуться к честному и созидательному труду. Необходимо приложить хорошую характеристику. И даст её майор.

В обеденный перерыв Вера семимильными шагами по проторенной дорожке направилась к начальнику охраны. Он даже привстал от неожиданности, может что случилось.

— Я ровно на секундочку — начала Вера. — Дело в том, что мне нужна хорошая характеристика для восстановления в партии. Вы так много сделали для меня, и надеюсь, что на прощание не откажете в просьбе. Польщенный майор подошёл к доктору, улыбаясь, похлопал её по плечу и сказал:

— Ты лапочка, опоздала. Я все документы подготовил, и предал на подпись начальнику колонии. Приходи вечером на прощальный ужин.

У Веры отлегло от сердца, значит свобода через два-три дня. Есть уже не хотела, выпила только чай, такой мутный, будто его кипятили с самого утра.

Первый раз в жизни время тянулось так медленно от того, что ей очень хотелось скорей увидеть долгожданные бумаги. Вера перед свиданием успела сделать укладку, маникюр и надела новенькое платье в обтяжечку. Сокамерницы по мере возможности помогали ей, но не знали, что это последнее, прощальное свидание, и для неё начинается свободная жизнь. Из чувства благодарности, что для неё несвойственно, она уважила майора так, что он размяк и дрожащим голосом посетовал, что уходит на свободу такая милая лапочка. Выслушав тёплые слова в её адрес, Вера выпила свою дозу, и, осмелев, попросила показать документы. Он полез в ящик стола, достал папку и извлёк несколько листков, где она увидала машинописный текст с подписью и закреплёнными печатью. Майор предупредил, что на руки их дадут, когда она покинет стены колонии. Веру это тоже устраивало.

Вернувшись в камеру, она вкратце, рассказала об ужине, об освобождении, к радости и зависти осужденных. По выражению лиц беременных она поняла, что они нуждаются в её совете, и что им делать после её ухода. Блиц консультация длилась больше часа. Отбой был тихим, каждая думала о своей судьбе.